«Во время обстрелов кролики и куры гибли первыми — не выдерживали громких звуков»

Фото иллюстративное 

Что такое ненависть? Если бы вы её рисовали, то как? Для меня ненависть как кислота, если её капля попадает внутрь, то пиши-пропало. Конец душевному комфорту, конец шаткой гармонии, весы равновесия сломаны. Всегда из чувства самосохранения избегаю ситуаций, которые могут вызвать это деструктивное чувство. Вытесняю её, чтобы жить дальше.

Вчера гуляли с сыном по нашим окрестностям. Не так уж много здесь мест для пешего похода с заманчивым сюжетом. С прошлого лета можно бродить по местам разрушений и глазеть. Для нас это как в сказке о спящей красавице, где замок зарос терновником и шиповником, а все его жители заснули в ожидании чуда. В общем, мы называем это сказочными домиками, а местные — брошенными домами. Рядом с нами есть бермудский треугольник, образованный пересечением трёх улиц, по его центру детская площадка, которую построили местные мужчины. Огороды одной стороны улицы выходят к реке, и если идти за огородами, можно увидеть, как во дворах пьют чай по вечерам, натянуты навесы от дождя и падают спелые яблоки. Можно идти по весёлой извилистой дороге, с одной стороны которой камыш, а с другой огороды, и чуть-чуть подсматривать за кусочками частной жизни, выставленной через сетчатый забор на всеобщее обозрение. Пару лет назад один из домов снимали афроамериканские миссионеры, у них в огороде был идеальный порядок!

На детскую площадку сходятся за вечерними разговорами местные жители, если появляется незнакомец, как мы вчера, расспрашивают, откуда и много ли у нас разрушений. Рассказывают о себе — на их улице погибла женщина. Стояла в доме, осколок попал в голову, в скорой ещё была жива. А вообще она уехала из этого очень обстреливаемого прошлым летом района, приходила через день кормить собак, и погибла. Для улицы её смерть самое страшное, об этом мне рассказывают не первый раз. А разрушений очень много, почти в каждый дом попал снаряд. Возле одного дома стоит сгоревшая ГАЗель, в других домах так и нет стёкол и крыши. Рядом был блок-пост, он уцелел, а вот частные дома сильно пострадали. Спрашиваем друг у друга, как прятались. Кто лёжа на полу, кто в погребе. На их улице из-за близости реки погреба подтапливаемые, а насосные станции не качали воду всё прошлое лето и осень — не было света.

В августе в их погребах воды было уже выше щиколотки, сидели в воде, когда начинались обстрелы. Сейчас уже можно посмеяться над этим. Оставленные дома без стёкол облюбовали брошенные животные, их очень много было. Ходили по пустым улицам с голодными глазами. А кролики и куры погибали сразу, не переносили таких громких звуков. У кроликов шла носом кровь. Люди говорят, до слёз жаль животных. Я думаю о ненависти, должны бы испытывать её. За разрушения, за страх, за потери, а я не услышала её ни в одном слове этих рассказов. Нет проклятий, нет сжигающей ненависти. Откуда же ненависть к нам у тех, кто ничего не терял?

Моему ребёнку сейчас два с половиной. Почти половину своей жизни он живёт, как и все здесь в состоянии войны. Половина жизни — слишком большой срок, согласитесь. Год назад мы с сыном с ангиной попали в больницу. На 50 коек в отделении было трое маленьких пациентов, двое новорожденных и мы. Мамы новорожденных малышей за эйфорией и последующими хлопотами войну воспринимали фоном свалившихся хлопот. А я отчётливо помню, что на вызов врача из детской больницы нам сказали, что врач боится идти в наш район — сильно стреляют.

Скорую, которая нас забрала, по дороге досматривали ополченцы, хотя ехать было всего ничего. А ещё в отделении на полу лежали противогазы и дверь подвала всегда была открыта. Медперсонал только и говорил о войне. Для них мы с нашими проблемами были фоном для их важных решений — уезжать или оставаться. Ещё всё было в аптеках, мы смогли купить все лекарства и сдать анализы. Стреляли всё время. Один раз мы ревели с сыном уже вдвоём, прижавшись лицом к стене в коридоре, а мамы младенцев в секунду оказались возле распахнутой двери подвала с малышами на руках. И даже в эти минуты все скорее недоумевали от происходящего.

Пару дней назад я была в старом городе. Во 2-м штабе на улице Карла Маркса давали деньги военным. Я видела людей в лубках и после операций, видела вдов и матерей, получающих деньги за погибших. Видела татуировку на плече парня Вежливые люди, точь-в-точь как нашивка. Наверное, он точно знает, где белое, а где чёрное, решившись увековечить свои взгляды на всю жизнь. А я собираю по капле свою решительность, чтобы решиться на что-то. Уезжать или оставаться. А решение жить или нет уже за меня кто-то принял.

Яна ВИКТОРОВА, Луганск.